tags: искусство, киберфеминизм, ксенофеминизм, Россия, Германия

Take ecstasy with me, baby

take ecstasy with me.

"Take Ecstasy With Me" авторства The Magnetic Fields.

На этом архивном документе - расписание фестиваля на корабле Штубниц, которое документирует сотрудничество между киберфеминистками из России и немецкими панками. Глядя на следы корабля Schtubnitz в архиве, я собираюсь поразмышлять о том, какие направления для альтернативных будущих они могут проложить.

Штубниц побывал в России в 1994 году, визит длился около недели, его курировали Алла Митрофанова и немецкий куратор медиа-искусства Армин Медош. Старый корабль превратили в «мобильную платформу для музыки, культурного производства, документации и общения». Митрофанова писала:

Штубниц был альтернативой всему, что существовало в то время, потому что формального художественного языка для кибер-искусства еще не существовало, однако существовал мета- и протоязык, который грохотал и бредил, желая быть средой, а не заявлением.[1]

Небольшой видео-фрагмент[2] - единственная доступная документация - изображает корабль, окруженный брандмауэром, яркое световое шоу, устремлённое в небо, музыка не слышна, так как корабль снят с большого расстояния, я могу только представить атмосферу того времени по описаниям. DJ Ангелина Шульженко описывает: «В трюме Stubnitz играл хип-хоп, однако из-за железных стен звук напоминал хардкор» [3]. DJ Elephant (Олег Азелицкий) добавляет: «Было несколько хип-хоп ди-джеев. Играли в трюме… звук отражался от бортов и такое ощущение, что он вызвал петлю звуковой обратной связи»[4]. Вопреки описаниям петербургских ди-джеев, музыкальная программа Стубница варьировалась от психоделического рока до нойза[5], но в ней не было никакого хип-хопа, так что на их звуковые впечатления, вероятно, сильно повлияла материальность корабля.

То, что свидетели события считали недостатком, можно охарактеризовать как союз между людьми, звуками и материей в процессе создания общей среды с множественными отношениями. Эти звуки, которые отражались от существующих поверхностей и принимались диджеями, составляли то, что Стив Гудман называет «виртуальными звуковыми пространствами, которые еще не существуют, заполняющими реальные пространства звуковыми галлюцинациями» [6]. Техно-звуки трансформировали тела танцоров. Они больше не были цельными организмами, они искажались звуками и вступали в союз со своим окружением. Дегуманизированные и искаженные тела, которые создали альянсы с окружающей средой, могут быть изображены как поля в терминах[7]. Один из способов представления поля - это векторы, движущиеся в разных направлениях, где векторы представляют собой силы, воздействующие на точки поля. Векторные поля тел создавались звуками, проходящими через них.

Коллективное движение множества искаженных тел создало «время экстаза» [8], которое Хосе Эстебан Муньос определяет как «квир время» [9], которое «еще не наступило, но, тем не менее, всегда потенциально приближается» [10]. Было бы наивно думать, что коллективный танец может быть способом создания альтернативной будущности, но воображение, направленное за пределы своего единственного тела в сторону неожиданных альянсов все еще сохраняет свои потенциальности.

tags: Art, Cyberfeminism, Xenofeminism, Russia, Germany

Take ecstasy with me, baby

take ecstasy with me.

"Take Ecstasy With Me" авторства The Magnetic Fields.

This archival picture shows the schedule of the Schtubnitz ship festival and documents a collaboration between Cyberfeminists from Russia and the German punks. Looking at the archival sediments of Schtubnitz ship, I will speculate on what directions for the alternative futures they can pave.

Schtubnits visited Russia in 1994, its visit lasted about a week and was curated by All Mitrofanova and German media-art curator Armin Medosh. The old ship was transformed into a “mobile platform for music, cultural production, documentation and communication.” Mitrofanova wrote:

Schtubnitz was an alternative to everything, which existed at that time, because the formal artistic language for cyber-art did not exist yet, however there was a meta- and protolanguage, which rumbled and raved, wanting to be an environment, rather then a statement.[1]

Small video-fragment [2] -the only available documentation -shows a ship, surrounded by a fire-wall, a vivid light show, going straight into the sky, the music is not heard as the ship is filmed from a distance, I can only imagine the atmosphere of that time from descriptions. DJ Angelina Shuljenko describes: «In the hold of the Stubnitz hip-hop played, however because of the iron walls the sound resembled hardcore»[3]. DJ Elephant (Oleg Azelitsky) adds to this: «There were some hip-hop DJs. They played in the hold… the sound reflected from the boards and it feels like it caused an audio feedback loop».[4] Despite the descriptions of the St Petersburg DJs the musical program of Stubnitz ranged from psychedelic rock to noise[5], however it did not include any hip-hop, so probably their sonic impressions were heavily influenced by the materiality of the ship.

What the witnesses of the event saw as a disadvantage can be described as an alliance between humans, sounds and matter in the process of creation of the common environment with multiple relations. Those sounds, which both reflected from existent surfaces and were reverberated by the DJs, constituted what Steve Goodman calls “virtual sonic spaces that do not yet actually exist, populating real spaces with audio hallucinations”.[6] The techno-sounds transformed dancers’ bodies. They were no longer solid organisms, they were distorted by sounds and formed alliances with their surroundings. De-humanised and distorted bodies, which created alliances with its environments, can be imaged as fields in physics terms.[7] One of the ways to represent a field is through vectors, moving in different directions, where the vectors would represent forces, affecting points on a field. The vector fields of bodies were made of sounds, going through them.

The collective movement of multiple distorted bodies created a “time of ecstasy” [8], which Jose Esteban Munoz defines as “queer time”[9], which is “not yet here, but nevertheless always potentially dawning”[10]. Thinking that collective dancing could still be a way towards an alternative futirity might be naive, yet imagining beyond one’s singular body towards unexpected collectivities still holds its potentiality.