В Советском Союзе гомосексуальность считалась девиантной и даже преступной как политической элитой, так и основной массой населения государства. Так, в 1989 году «Левада-центр» провел опрос среди населения, в ходе которого удалось выяснить отношение советских людей к девиантному, отклоняющемуся от норм поведению. 33,7% опрошенных высказались за «ликвидацию» гомосексуалов, а 30,7% - за их социальную изоляцию. Только 10,1% респондентов предлагали «предоставить [таких людей] самих себе»
[5]. Многие люди могли в принципе не знать о существовании однополого влечения, так как после 1930-х годов вокруг гомосексуальности возникло полное молчание: о существовании однополого эроса не говорила ни литература, ни публицистика, ни средства массовой информации. Эта тема становилась запретной также, как и само публичное и громкое обсуждение сексуальности: ненормальное поведение в данной сфере подлежало коррекции с помощью сексопатологии, а нормальная сексуальность изредка описывалась в пособиях для подростков
[6][7]. В связи с этим, многие люди не имели целостного представления о гомосексуальности и не могли иметь сформированного собственного мнения на этот счет. Однако, отсутствие большого количества информации в открытых источниках не значит того, что «простой» человек оставался полностью несведущим в этом вопросе. В обществе существовали в том числе анекдоты, высмеивающие гомосексуальность
[8]. Подобное поведение казалось советскому человеку аморальным и недопустимым, тесно связывалось с представлениями о лагерной культуре. В 1970-1980е годы появляется еще один феномен, который наглядно иллюстрирует отношение общественности к однополым контактам – так называемый «ремонт». Этим термином обозначали нападения на гомосексуалов со стороны молодых людей, заинтересованных в ограблении или избиении «педераста» или «лесбухи»
[9]. Со своей стороны и государство продолжало и поддерживало эти негативные настроения. К примеру, гомосексуальные люди могли оказаться на принудительном психиатрическом лечении и подвергались карательной психиатрии.
Таким образом, быть лесбиянкой в Советском союзе значило несколько вещей. В первую очередь, женщина оказывалась практически в полном информационном вакууме. Она не могла понять, являются ли ее мысли и чувства нормальными и возможными, что заставляло девушек чувствовать себя «не такими как все». Более того, в Советском союзе было достаточно сложно артикулировать собственный гомосексуальный опыт, ведь существовавшие в то время термины и эвфемизмы носили очевидный оскорбительный характер. Лесбиянки могли получать прозвище «кобел» (в чем-то аналогичное американскому «буч») или «ковырялки», но оба этих термина оказывались заклеймены лагерной субкультурой и не подходили для саморепрезентации
[10]. Существующая сейчас разнообразная лексика для описания гомосексуального опыта, каминг-аута, аутинга, стресса меньшинств не существовала в советском культурном пространстве, что делало невозможным нормальное осмысление своей жизни негетеросексуальными женщинами. Буквально, это ощущалось так, что ты не только не можешь понять кто ты есть, но и оказываешься не способна описать это знакомыми тебе словами.
Во-вторых, гомосексуальные женщины находились под угрозой помещения в карательные психиатрические институты, что могло угрожать не только потерей социального статуса, но и утратой психического и физического здоровья. Девушки часто были вынуждены заключать фиктивные браки только для того, чтобы избежать осуждения со стороны окружающих. Для девочек-подростков подозрение в «ненормальности» со стороны родителей было особенно опасным, так как семья обладала реальной властью и могла добиться помещения девушки на «принудительное лечение».
В-третьих, лесбиянки чаще всего были вынуждены на протяжении своей жизни скрывать свой опыт и свою идентичность, вырабатывая многочисленные защитные механизмы и стратегии поведения. Отсутствие самореализации, невозможность «жить нормально» приводили к стрессу меньшинств – хронически высокому уровню стресса, который переживают представители стигматизированных социальных групп.