Язык / Language:
Russian / Русский
English
Милитантная феминистская утопия
Активист_ка и исследовательни_ца Соф Б. Петцельбергер, Берлин
tags: активизм, исследования, утопия, расизм, квир, интерсекциональность, ЮАР, Германия
Меня зовут Соф Беня Петцельбергер. Я белая немецкая квир-феминист*ка, антрополог*иня и левая радикальная активист*ка в Берлине. Моя академическая и активистская деятельность сосредоточена в основном на воображении и борьбе за утопии внутри моих собственных сообществ и за их пределами. В 2018 году я встетилась с чернокожими студентами-активистами движения Фаллистов в Претории, Южная Африка, для проведения акции протеста и создания фильма для международной аудитории. Фильм назывался «Меняющиеся утопии», и в основном он состоял из интервью с активистами движения Фаллистов, объясняющих интерсекциональный подход в их борьбе против платы за обучение и дальнейшей деколонизации Южной Африки и мира (Booysen, 2016; Petzelberger, 2019). Вдохновленная этим проектом и находясь в центре недавно появляющейся глобальной сети, разделяющей и провозглашающей квир-феминистские деколониальные утопии, сейчас я фокусируюсь в своём докторском исследовании на дальнейшем исследовании и поддержке этих милитантных фантазий.
В конце концов, феминизм сам по себе утопичен. Он движем предвкушением, основан на признании патриархата как неестественного состояния и вдохновлён верой в альтернативы и стремлением к ним. Равенство - это утопия. Поэтому в феминизме будущее - это действие. Это процесс создания посредством воображения. Только если мы можем представить это, мы можем за это бороться. В то время как общественный дискурс и политическая культура изображают утопию как невозможное стремление к совершенству, политические последствия которого неизбежно являются тоталитарными, её также можно понимать как метод; важный инструмент для отражения ограничений настоящего и для демонстрации будущего человеческого процветания (Левитас 2013).
В наше время глобального экономического и экологического кризисов единомышленники во всем мире ведут схожие битвы, занимая разные иерархические позиции. Наши утопии отражают эти различия. Мечты о будущем зарождаются в нашем прошлом и переходят в настоящее. Несмотря на то, что мы такие же уникальные, наши заботы и надежды, наши антиутопические и утопические воспоминания и фантазии отражают пересечение наших усилий. Когда мы разделяем утопии, наши факторы идентичности, позиционирования и ценностей переплетаются и становятся взаимозависимыми (Yuval-Davis 1999). Утопия лежит в основе интерсекциональной борьбы. По большому счету, интерсекциональный активизм способен «радикально создавать моменты и пространства», где маргинализированные люди могут переосмыслить и представить сообщества на разных основаниях (Eisenstein 2018: 146).
Исходя из этого предположения, я придумала милитантную утопию; видения квир-феминистских деколониальных активисто*к по всему миру, которые воображают лучшее будущее, борясь за собственное выживание (Petzelberger, 2019). Здесь воинственность определяется как «определение настойчивости и, следовательно, баланса, а не насилия», цитируя знаменитые слова Мартина Лютера Кинга-младшего (Petzelberger 2019: 17). Столкнувшись с угнетением, утопия начинается с утверждения непрерывности существования как самого глубокого акта восстания. В этом смысле выживание является началом утверждения милитантных утопий. Однако мечты, возникающие в результате этого повседневного сопротивления, требуют большего. Существенным для воинственных утопий является намерение осуществить реальные политические изменения здесь и сейчас, прокладывать путь шаг за шагом и планировать эти шаги для достижения определенной цели.
Таким образом, хотя по картам будущего может быть легче ориентироваться сильным мира сего, утопии угнетенных не только позволяют фундаментально критиковать статус-кво, но и создавать новое: «в мечте заложена жажда собственного овеществления, требование, которое налагает обязательство по отношению к реальности» (Schulz 1998: 270). Или, говоря словами писательницы Маргарет Этвуд: «Понимание воображения больше не развлечение и даже не долг, а необходимость; потому что все более ясно становится, что если мы сможем это представить, мы сможем это сделать» (2004: 517).
В конце концов, феминизм сам по себе утопичен. Он движем предвкушением, основан на признании патриархата как неестественного состояния и вдохновлён верой в альтернативы и стремлением к ним. Равенство - это утопия. Поэтому в феминизме будущее - это действие. Это процесс создания посредством воображения. Только если мы можем представить это, мы можем за это бороться. В то время как общественный дискурс и политическая культура изображают утопию как невозможное стремление к совершенству, политические последствия которого неизбежно являются тоталитарными, её также можно понимать как метод; важный инструмент для отражения ограничений настоящего и для демонстрации будущего человеческого процветания (Левитас 2013).
В наше время глобального экономического и экологического кризисов единомышленники во всем мире ведут схожие битвы, занимая разные иерархические позиции. Наши утопии отражают эти различия. Мечты о будущем зарождаются в нашем прошлом и переходят в настоящее. Несмотря на то, что мы такие же уникальные, наши заботы и надежды, наши антиутопические и утопические воспоминания и фантазии отражают пересечение наших усилий. Когда мы разделяем утопии, наши факторы идентичности, позиционирования и ценностей переплетаются и становятся взаимозависимыми (Yuval-Davis 1999). Утопия лежит в основе интерсекциональной борьбы. По большому счету, интерсекциональный активизм способен «радикально создавать моменты и пространства», где маргинализированные люди могут переосмыслить и представить сообщества на разных основаниях (Eisenstein 2018: 146).
Исходя из этого предположения, я придумала милитантную утопию; видения квир-феминистских деколониальных активисто*к по всему миру, которые воображают лучшее будущее, борясь за собственное выживание (Petzelberger, 2019). Здесь воинственность определяется как «определение настойчивости и, следовательно, баланса, а не насилия», цитируя знаменитые слова Мартина Лютера Кинга-младшего (Petzelberger 2019: 17). Столкнувшись с угнетением, утопия начинается с утверждения непрерывности существования как самого глубокого акта восстания. В этом смысле выживание является началом утверждения милитантных утопий. Однако мечты, возникающие в результате этого повседневного сопротивления, требуют большего. Существенным для воинственных утопий является намерение осуществить реальные политические изменения здесь и сейчас, прокладывать путь шаг за шагом и планировать эти шаги для достижения определенной цели.
Таким образом, хотя по картам будущего может быть легче ориентироваться сильным мира сего, утопии угнетенных не только позволяют фундаментально критиковать статус-кво, но и создавать новое: «в мечте заложена жажда собственного овеществления, требование, которое налагает обязательство по отношению к реальности» (Schulz 1998: 270). Или, говоря словами писательницы Маргарет Этвуд: «Понимание воображения больше не развлечение и даже не долг, а необходимость; потому что все более ясно становится, что если мы сможем это представить, мы сможем это сделать» (2004: 517).
Atwood, Margaret (2004): Oryx and Crake. London: Anchor Books.
Booysen, Susan (2016): Fees Must Fall. Student revolt, decolonisation and governance in South Africa. Johannesburg: Wits University Press.
Eisenstein, Zillah (2018): Toward a New Feminist Politics of Possibility and Solidarity. In Chandra Talpade Mohanty, Linda E. Carty (Eds.): Feminist freedom warriors. Chicago, Illinois: Haymarket Books, 131–150.
Levitas, Ruth (2013): Utopia as method. The imaginary reconstruction of society. New York: Palgrave MacMillan.
Petzelberger, Soph Benja (2019): Free Decolonized Education. Revisiting South African Utopias. A Collaborative Ethnography and Activist Film Project. In Berliner Abschlussarbeiten der Europäischen Ethnologie, Band 4. Available online: https://edoc.hu-berlin.de/handle/18452/21281
Schulz, Bruno (1998): The Republic of Dreams. In Jerzy Ficowski, David Grossman (Eds.): The Collected Works of Bruno Schulz. London: Picador, 266–272.
Yuval-Davis, Nira (1999): What is 'transversal politics'? In Soundings Issue 12.
Militant Feminist Utopia
Activist and Researcher Soph B. Petzelberger, Berlin
tags: Activism, Research, Utopia, Racism, Queer, Intersectionality, South Africa, Germany
My name is Soph Benja Petzelberger. I am a white German queer feminist anthropologist and activist of the radical left in Berlin. My academic and activist work focuses mostly on the imagining of and fighting for utopias, inside my own communities and beyond. In 2018, I got together with black student activists of the Fallist movement in Pretoria, South Africa, to conduct a protest and image film to reach an international audience. The title of the film was Changing Utopias and it was mostly composed of interviews with Fallist activists explaining the intersectional approach in their struggle against student fees and for a further decolonization of South Africa and the world (Booysen, 2016; Petzelberger, 2019). Inspired by this project and finding myself in the middle of a newly emerging global network sharing and proclaiming queer feminist decolonial utopias, I am now focusing my PhD research on the further exploration and assistance of these militant dreams.
After all, feminism in and by itself is utopian. It is driven by anticipation, grounded in the recognition of patriarchy as an unnatural state, and inspired by the belief in and pursuit of its alternatives. Equality is a utopia. And therefore, in feminism, future is an action. It is the process of creating through the act of imagining. Only if we can dream it, we can fight for it. While public discourse and political culture portray utopia as an impossible quest for perfection whose political consequences are necessarily totalitarian, it can also be understood as a method; a critical tool to reflect the limitations of the present and to manifest a future of human flourishing (Levitas 2013).
In these times of global economic and environmental crises, like-minded people all over the world are fighting similar battles while holding different hierarchical positions. Our utopias mirror these differences. Dreams of future are planted in our past and branching out into our present. As unique as we are the same, our worries and hopes, our dystopian and utopian memories and fantasies reflect the intersectionalities of our struggles. When we share utopias, our factors of identity, positioning, and values intertwine and become mutually dependent on one another (Yuval-Davis 1999). Utopia is at the core of intersectional struggle. By and large, intersectional activism has the capacity to “radically create moments and spaces” where marginalized people can rethink and imagine communities on different grounds (Eisenstein 2018: 146).
Deriving from this assumption is a concept I coined militant utopias; the visions of queer-feminist decolonial activists around the world who are imagining a better future, while fighting for their own future survival (Petzelberger 2019). Here, militancy is defined as “a term of persistence, and therefore balance, rather than violence”, quoting the famous words of Martin Luther King Jr. (Petzelberger 2019: 17). When faced with oppression, utopia begins with the mere continuity of existence, as the most profound act of rebellion. Survival, in that sense, is at the beginning of militant utopian persistence. Albeit, the dreams that arise from this everyday rebellion are pushing for more. Essential to militant utopias is the intention to implement real political changes in the here and now, to cleave a way one step at a time and to define those steps towards a certain goal.
Therefore, while those maps of the future might be easier to navigate by the powerful, the utopias of the oppressed not only allow fundamental critique of the status quo, but “embedded in the dream is a hunger for its own reification, a demand that imposes an obligation on reality” (Schulz 1998: 270). Or in the words of famous novelist Margaret Atwood: “Understanding the imagination is no longer a pastime or even a duty, but a necessity; because increasingly if we can imagine it, we’ll be able to do it” (2004: 517).
After all, feminism in and by itself is utopian. It is driven by anticipation, grounded in the recognition of patriarchy as an unnatural state, and inspired by the belief in and pursuit of its alternatives. Equality is a utopia. And therefore, in feminism, future is an action. It is the process of creating through the act of imagining. Only if we can dream it, we can fight for it. While public discourse and political culture portray utopia as an impossible quest for perfection whose political consequences are necessarily totalitarian, it can also be understood as a method; a critical tool to reflect the limitations of the present and to manifest a future of human flourishing (Levitas 2013).
In these times of global economic and environmental crises, like-minded people all over the world are fighting similar battles while holding different hierarchical positions. Our utopias mirror these differences. Dreams of future are planted in our past and branching out into our present. As unique as we are the same, our worries and hopes, our dystopian and utopian memories and fantasies reflect the intersectionalities of our struggles. When we share utopias, our factors of identity, positioning, and values intertwine and become mutually dependent on one another (Yuval-Davis 1999). Utopia is at the core of intersectional struggle. By and large, intersectional activism has the capacity to “radically create moments and spaces” where marginalized people can rethink and imagine communities on different grounds (Eisenstein 2018: 146).
Deriving from this assumption is a concept I coined militant utopias; the visions of queer-feminist decolonial activists around the world who are imagining a better future, while fighting for their own future survival (Petzelberger 2019). Here, militancy is defined as “a term of persistence, and therefore balance, rather than violence”, quoting the famous words of Martin Luther King Jr. (Petzelberger 2019: 17). When faced with oppression, utopia begins with the mere continuity of existence, as the most profound act of rebellion. Survival, in that sense, is at the beginning of militant utopian persistence. Albeit, the dreams that arise from this everyday rebellion are pushing for more. Essential to militant utopias is the intention to implement real political changes in the here and now, to cleave a way one step at a time and to define those steps towards a certain goal.
Therefore, while those maps of the future might be easier to navigate by the powerful, the utopias of the oppressed not only allow fundamental critique of the status quo, but “embedded in the dream is a hunger for its own reification, a demand that imposes an obligation on reality” (Schulz 1998: 270). Or in the words of famous novelist Margaret Atwood: “Understanding the imagination is no longer a pastime or even a duty, but a necessity; because increasingly if we can imagine it, we’ll be able to do it” (2004: 517).