Дом как место сопротивления
белл хукс
Перевод: Настя Красильникова
Перевод: Настя Красильникова
tags: Границы, Деколонизация, Искусство, Исследования, Миграция, Расизм
Предисловие переводчицы
Дом — одна из центральных категорий для феминистского анализа в рамках дихотомии публичное-приватное. И хотя сейчас многие исследователь_ницы критикуют эту оппозицию за упрощённость и непродуктивность, это важный этап в развитии феминистской мысли. Что касается концептуализации приватной сферы, то долгое время превалировал взгляд на нее как на сферу закрепощения и подчинения. То есть семья и дом как первичные патриархальные институты ограничивали женщин и сводили их роль к выполнению "естественных" обязанностей жены и матери. Однако есть и противоположные концепции. Айрис Мэрион Янг полагала, что, безусловно, в приватной сфере есть угнетение, есть эксклюзия, однако не всегда это исключительно так, иногда приватное может стать местом освобождения. Приватному пространству свойственны следующие позитивные, по мнению Янг, характеристики: индивидуализация, безопасность, скрытность от публичного. Однако в современном феминистском дискурсе эти характеристики скорее считываются как консервативные. Патриция Хилл Коллинз отмечает, что для черных женщин деление на публичное и приватное не актуально, это — прерогатива белых женщин среднего класса. Как и другие черные феминистки, Коллинз утверждает, что архетипическое деление на публичное и приватное — это конструкт, описывающий реальность белых людей. Она писала: "Опыт черных женщин никогда не вписывался в логику работы в публичной сфере в сочетании с семейными обязанностями в приватной сфере".
Концепция белл хукс как раз о видении дома как места борьбы, места сопротивления. Для небелых людей дом — в первую очередь место безопасности, там они могут почувствовать себя вновь гуманизированными по сравнению с внешним миром, в пространстве которого постоянно подвергаются дегуманизации. Строительство дома, будь то хижина или лачуга, имело радикальное политическое измерение. белл хукс приводит в пример воспоминания Фредерика Дугласса о своей матери, показывая, сколько усилий уходит на то, чтобы просто быть черной матерью, пытающейся сохранить дом как место безопасности и исцеления. Именно черные женщины несут ответственность за создание домашних хозяйств как пространства заботы и воспитания перед лицом жестокой суровой реальности. Для черных женщин домашняя работа — основа существования, она имела гораздо большее значение, чем для домохозяек из американских пригородов. Однако об этом значении начали забывать — на момент написания книги хукс, в 90-е годы. Она призывает вернуть женскому репродуктивному труду радикальное политическое значение, поскольку автоматическое приписывание этого труда женщинам способствует разобщению и мешает непосредственно освободительной борьбе черного населения.
Концепция белл хукс как раз о видении дома как места борьбы, места сопротивления. Для небелых людей дом — в первую очередь место безопасности, там они могут почувствовать себя вновь гуманизированными по сравнению с внешним миром, в пространстве которого постоянно подвергаются дегуманизации. Строительство дома, будь то хижина или лачуга, имело радикальное политическое измерение. белл хукс приводит в пример воспоминания Фредерика Дугласса о своей матери, показывая, сколько усилий уходит на то, чтобы просто быть черной матерью, пытающейся сохранить дом как место безопасности и исцеления. Именно черные женщины несут ответственность за создание домашних хозяйств как пространства заботы и воспитания перед лицом жестокой суровой реальности. Для черных женщин домашняя работа — основа существования, она имела гораздо большее значение, чем для домохозяек из американских пригородов. Однако об этом значении начали забывать — на момент написания книги хукс, в 90-е годы. Она призывает вернуть женскому репродуктивному труду радикальное политическое значение, поскольку автоматическое приписывание этого труда женщинам способствует разобщению и мешает непосредственно освободительной борьбе черного населения.
В детстве дорога до дома моей бабушки была одним из наиболее увлекательных приключений. Маме не нравилось, когда я там задерживалась. Ей было все равно на болтовню, которая чаще всего касалась "старых добрых дней" — кто за кого выходили замуж/женились, как и когда кто-то умирали, а также как мы, черные люди, жили и выживали, как белые к нам относились. Я помню эту дорогу не только из-за услышанных историй. Это было движение прочь от сегрегированной черной идентичности нашего коммьюнити в сторону бедного белого нейборхуда. Я помню страх, состояние ужаса, когда мы шли к дому бабушки, потому что нужно было проходить мимо жуткой белизны — на нас с ненавистью смотрели белые лица на крылечках. Даже когда эти крылечки были пустыми, они как бы говорили своим видом "опасность", "тебе здесь не место", "ты не в безопасности".
О, это чувство безопасности, возвращения домой, когда мы переступали порог ее двора и видели черное как уголь лицо нашего деда, Дэдди Гуса, который сидит в своем кресле на крыльце, курит сигару и отдыхает. Такой контраст — между чувством прибытия, возвращения домой, приятное и нежное, и горечью дороги сюда, когда не можешь забыть о власти и контроле белых.
Я говорю о дороге к дому именно бабушки, хотя дедушка тоже там жил. В наших юных умах дома принадлежали женщинам, дома были их сферой, не в том смысле, что были их собственностью, а скорее становились местом, где происходило все то, что имело значение в их жизни, — теплота и комфорт убежища, где мы насыщали наши тела пищей и насыщали наши души. Там мы приобрели достоинство, цельность, научились верить. Черные женщины сделали такую жизнь возможной, они были нашими главными гидами и учительницами.
Их жизни не были простыми. Их жизни были тяжелыми. Они были черными женщинами, которые чаще всего работали вне дома и прислуживали белым людям: убирали их дома, стирали их белье, ухаживали за их детьми — черные женщины работали в полях или на улицах, чтобы свести концы с концами. Затем они возвращались в свои дома, чтобы обеспечить жизнь там. Это напряжение между работой вне дома, обеспечением семьи и родственников, между работой на белых людей, которая требовала много времени и энергии, и усилиями черных женщин сохранить силы для обеспечения хозяйства (уход и забота) в своих собственных семьях и сообществах, является одним из многих факторов, которые на протяжении истории отличали участь черных женщин в патриархальном расистском обществе от судьбы черных мужчин. Современная история черных (черная история?) должна чтить эту историю служения точно так же, как она должна критиковать сексистское определение служения в качестве "естественной" роли женщин.
Сексистский порядок подразумевает, что женщины создают и поддерживают домашнее хозяйство, поэтому черные женщины несут ответственность за создание домашних пространств как пространства заботы перед лицом жестокой суровой реальности расизма и сексизма. Исторически так сложилось, что для афроамериканцев создание дома имело огромный политический потенциал, будь это хижина рабов или деревянная лачуга. Несмотря на жестокую реальность расового апартеида и угнетения, дом был единственным местом, где можно было сопротивляться и противостоять дегуманизации. Сопротивление черных женщины выражалось в создании домов, где все черные люди могли быть субъектами, а не объектами, где они могли бы утвердиться, что они существуют именно как люди в своих мыслях и сердцах, несмотря на бедность, лишения, невзгоды, где мы могли бы восстановить свое достоинство, в котором нам отказывали снаружи, в публичном пространстве.
Создание дома заключается не только в обслуживании и обеспечении хозяйства; речь о строительстве безопасного пространства, где черные люди могли бы признавать друг друга и тем самым исцелять раны, нанесенные расистским угнетением. Мы не смогли бы научиться любить или уважать себя вне дома, снаружи, в культуре превосходства белых; именно там, внутри, в этом "доме", чаще всего создаваемом и поддерживаемом черными женщинами, у нас была возможность расти и развиваться, воспитывать свой дух. Задача создания дома, превращения дома в сообщество сопротивления стоит перед черными женщинами во всем мире, особенно в белых обществах.
Я никогда не забуду то чувство причастности к общей истории, к общей точке, которое я почувствовала, когда впервые прочитала о бедственном положении черных женщин-служанок в Южной Африке. Черных женщин, работающих в домах белых людей. Их истории пробудили воспоминания о нашем афроамериканском прошлом. Я помню, как одна черная женщина жаловалась, что после того, как на рассвете она приезжала в дом белых людей и после работы там в течение всего дня, где она отдавала время и энергию, у нее “не оставалось ничего для себя”. Я знала эту историю. Я читала об этом в рассказах рабынь об афроамериканских женщинах, которые, подобно Соджорнер Трут, могли сказать: "Когда я плакала от материнского горя, никто, кроме Иисуса, не услышал"[1]. Я знала эту историю. Я росла, слушая о черных женщинах, вынужденных заботиться о белых семьях, когда они просто хотели иметь время и энергию, чтобы заниматься своими собственными.
Я хочу вспомнить этих черных женщин сегодня. Акт вспоминания — это сознательный жест, отдающий дань уважения их борьбе, их усилиям сохранить что-то для себя. Я хочу, чтобы мы понимали, что эти усилия были и остаются радикально подрывным политическим жестом. Ибо те, кто властвуют над нами и угнетают нас, получают наибольшую выгоду, когда нам нечего дать себе, когда они отняли у нас наше достоинство, нашу человечность, так что у нас ничего не осталось, никакого "дома", где мы могли бы восстановиться. Я хочу, чтобы мы помнили этих черных женщин сегодня, их прошлый вклад и их усилия в настоящем. Даже сейчас, пока я пишу этот текст, черные женщины в Южной Африке находятся в эпицентре апартеида и из-за всех сил пытаются обеспечить быт своих семей. "Мы.. знаем, как страдают наши сестры"(Quoted in the petition for the repeal of the pass laws, August 9, 1956). Я хочу, чтобы мы чтили их не из-за страданий, а благодаря их борьбе, потому что они продолжают сопротивляться. Я хочу говорить о важности дома, родного места, в реальности угнетения и дискриминации, о доме как пространстве сопротивления и освободительной борьбы. Вьетнамский буддистский монах Тхить Нят Хань писал о сопротивлении во время войны во Вьетнаме:
О, это чувство безопасности, возвращения домой, когда мы переступали порог ее двора и видели черное как уголь лицо нашего деда, Дэдди Гуса, который сидит в своем кресле на крыльце, курит сигару и отдыхает. Такой контраст — между чувством прибытия, возвращения домой, приятное и нежное, и горечью дороги сюда, когда не можешь забыть о власти и контроле белых.
Я говорю о дороге к дому именно бабушки, хотя дедушка тоже там жил. В наших юных умах дома принадлежали женщинам, дома были их сферой, не в том смысле, что были их собственностью, а скорее становились местом, где происходило все то, что имело значение в их жизни, — теплота и комфорт убежища, где мы насыщали наши тела пищей и насыщали наши души. Там мы приобрели достоинство, цельность, научились верить. Черные женщины сделали такую жизнь возможной, они были нашими главными гидами и учительницами.
Их жизни не были простыми. Их жизни были тяжелыми. Они были черными женщинами, которые чаще всего работали вне дома и прислуживали белым людям: убирали их дома, стирали их белье, ухаживали за их детьми — черные женщины работали в полях или на улицах, чтобы свести концы с концами. Затем они возвращались в свои дома, чтобы обеспечить жизнь там. Это напряжение между работой вне дома, обеспечением семьи и родственников, между работой на белых людей, которая требовала много времени и энергии, и усилиями черных женщин сохранить силы для обеспечения хозяйства (уход и забота) в своих собственных семьях и сообществах, является одним из многих факторов, которые на протяжении истории отличали участь черных женщин в патриархальном расистском обществе от судьбы черных мужчин. Современная история черных (черная история?) должна чтить эту историю служения точно так же, как она должна критиковать сексистское определение служения в качестве "естественной" роли женщин.
Сексистский порядок подразумевает, что женщины создают и поддерживают домашнее хозяйство, поэтому черные женщины несут ответственность за создание домашних пространств как пространства заботы перед лицом жестокой суровой реальности расизма и сексизма. Исторически так сложилось, что для афроамериканцев создание дома имело огромный политический потенциал, будь это хижина рабов или деревянная лачуга. Несмотря на жестокую реальность расового апартеида и угнетения, дом был единственным местом, где можно было сопротивляться и противостоять дегуманизации. Сопротивление черных женщины выражалось в создании домов, где все черные люди могли быть субъектами, а не объектами, где они могли бы утвердиться, что они существуют именно как люди в своих мыслях и сердцах, несмотря на бедность, лишения, невзгоды, где мы могли бы восстановить свое достоинство, в котором нам отказывали снаружи, в публичном пространстве.
Создание дома заключается не только в обслуживании и обеспечении хозяйства; речь о строительстве безопасного пространства, где черные люди могли бы признавать друг друга и тем самым исцелять раны, нанесенные расистским угнетением. Мы не смогли бы научиться любить или уважать себя вне дома, снаружи, в культуре превосходства белых; именно там, внутри, в этом "доме", чаще всего создаваемом и поддерживаемом черными женщинами, у нас была возможность расти и развиваться, воспитывать свой дух. Задача создания дома, превращения дома в сообщество сопротивления стоит перед черными женщинами во всем мире, особенно в белых обществах.
Я никогда не забуду то чувство причастности к общей истории, к общей точке, которое я почувствовала, когда впервые прочитала о бедственном положении черных женщин-служанок в Южной Африке. Черных женщин, работающих в домах белых людей. Их истории пробудили воспоминания о нашем афроамериканском прошлом. Я помню, как одна черная женщина жаловалась, что после того, как на рассвете она приезжала в дом белых людей и после работы там в течение всего дня, где она отдавала время и энергию, у нее “не оставалось ничего для себя”. Я знала эту историю. Я читала об этом в рассказах рабынь об афроамериканских женщинах, которые, подобно Соджорнер Трут, могли сказать: "Когда я плакала от материнского горя, никто, кроме Иисуса, не услышал"[1]. Я знала эту историю. Я росла, слушая о черных женщинах, вынужденных заботиться о белых семьях, когда они просто хотели иметь время и энергию, чтобы заниматься своими собственными.
Я хочу вспомнить этих черных женщин сегодня. Акт вспоминания — это сознательный жест, отдающий дань уважения их борьбе, их усилиям сохранить что-то для себя. Я хочу, чтобы мы понимали, что эти усилия были и остаются радикально подрывным политическим жестом. Ибо те, кто властвуют над нами и угнетают нас, получают наибольшую выгоду, когда нам нечего дать себе, когда они отняли у нас наше достоинство, нашу человечность, так что у нас ничего не осталось, никакого "дома", где мы могли бы восстановиться. Я хочу, чтобы мы помнили этих черных женщин сегодня, их прошлый вклад и их усилия в настоящем. Даже сейчас, пока я пишу этот текст, черные женщины в Южной Африке находятся в эпицентре апартеида и из-за всех сил пытаются обеспечить быт своих семей. "Мы.. знаем, как страдают наши сестры"(Quoted in the petition for the repeal of the pass laws, August 9, 1956). Я хочу, чтобы мы чтили их не из-за страданий, а благодаря их борьбе, потому что они продолжают сопротивляться. Я хочу говорить о важности дома, родного места, в реальности угнетения и дискриминации, о доме как пространстве сопротивления и освободительной борьбы. Вьетнамский буддистский монах Тхить Нят Хань писал о сопротивлении во время войны во Вьетнаме:
"Сопротивление само по себе должно иметь бОльшее значение, чем сопротивление именно войне. Сопротивление должно быть против всех явлений, которые похожи на войну. Возможно, сопротивление означает противодействие вторжению, оккупации, насилию и уничтожению системой. В такой трактовке цель сопротивления — искать исцеления самих себя, чтобы иметь возможность ясно видеть... Я думаю, что сообщества сопротивления должны быть местами, где людям легче обратиться к своим внутренним ощущениям, где условия таковы, что они могут исцелить себя и восстановить свою целостность".
Исторически сложилось так, что черные женщины боролись против угнетения, работая, чтобы создать свой собственный дом. Не так важно, что эта роль была им уготована сексистским порядком. Гораздо важнее, что они взяли на себя эту задачу и расширили ее, включив туда заботу друг о друге, о детях, о черных мужчинах, чтобы поднять наш дух, чтобы уберечь нас от отчаяния, чтобы научить некоторых из нас быть революционерами, способными бороться за свободу. В своем знаменитом рассказе о рабах 1845 года Фредерик Дуглас рассказывает историю своего рождения, историю своей матери — рабыни. Ее работа была далеко от места их жительства. Описывая их отношения, он пишет:
"Я видел свою мать около четырех или пяти раз за всю мою жизнь; и каждая из наших встреч была короткой и в ночное время. Она работала у мистера Стюарта, который жил примерно в 12 милях от моего дома. Она приходила пешком ночью, чтобы повидаться со мной после выполнения своей дневной работы. Она работала в поле, а если не успевала выйти в поле на рассвете, ее наказывали поркой… Я не помню, чтобы когда-нибудь видел свою мать при свете дня. Она была со мной ночью. Она ложилась рядом, укладывала меня спать и уходила задолго до того, как я просыпался".
Затем Дугласс скажет, что он никогда не наслаждался "успокаивающим присутствием матери, ее нежной и внимательной заботой", поэтому он принял "известие о ее смерти с теми же эмоциями, которые я, вероятно, испытал бы при смерти незнакомца". Несомненно, Дуглас хотел передать ту жестокость системы расового угнетения, которая разлучала черные семьи, черных матерей и их детей, что было незнакомо белым людям. Однако в этой попытке он обесценивает опыт своей матери, черной женщины, даже не замечая ее жертвенность — она проходила пешком двенадцать миль, чтобы обнять его. На пике жестокой расистской системы, которая не ценила жизни черных людей, она ценила жизнь своего ребенка настолько, что была готова противостоять этой системе и приходить к нему ночью, просто чтобы побыть с ним.
Я не могу согласиться с Дуглассом в том, что он никогда не знал материнской заботы. Я хочу сказать, что мать, которая осмелилась обнять его ночью, дала ему при рождении чувство самоценности, которое обеспечило основу, хотя и хрупкую, для человека, которым он позже стал. Если кто-то сомневается в силе и значении этого материнского жеста, им стоит прочитать книгу психоаналитикессы Алис Миллер "The Untouched Key: Tracing Childhood Trauma in Creativity and Destructiveness" ("Нетронутый ключ: прослеживание детской травмы в творчестве и деструктивности"). Обнимая его, мать Дугласса создала, хоть и на короткое время, пространство, где этот черный ребенок был не дегуманизирован, а наоборот — одарен теплом и заботой. Это дало взрослому Дуглассу базу для рефлексии, возможность оглянуться назад и проанализировать политической выбор своей черной матери, которая сопротивлялась расистскому угнетению, рискуя своей жизнью, чтобы заботиться о своем сыне. Нельзя недооценивать роль матери в его жизни, это роковая оплошность. Хотя Дугласс — только один из примеров, в настоящее время мы рискуем забыть о той мощной роли черных женщин в строительстве наших домов — мест сопротивления. Эта амнезия подрывает нашу солидарность и будущее освободительной борьбы черного населения.
Работы Дугласса важны, поскольку он выступал в поддержку борьбы за права женщин. И все-таки он часто не учитывал особый опыт черных женщин, критикуя мужское доминирование. На мой взгляд, одна из самых важных частей в моей первой книге "Ain't I a Woman: Black Women and Feminism" ("Разве я не женщина: черные женщины и феминизм") — глава "Continued Devaluation of Black Womanhood" ("Длительное обесценивание черной женственности"). Это обесценивание роли черных женщин в создании домашних пространств, домов как мест сопротивления, подрывает наши усилия по сопротивлению расизму и колониальной ментальности, взращивающих ненависть к самим себе. Опыт черных женщин в семье определен сексистскими представлениями о домашнем хозяйстве. В афроамериканской культуре существует давняя традиция "поклонения матери". Автобиографии черных людей, художественная литература и поэзия восхваляют добродетели самоотверженной черной матери. К сожалению, несмотря на позитивную мотивацию, поклонение черной матери превозносит добродетели самопожертвования, одновременно маркируя их как само собой разумеющихся, как идеальное воплощение "естественной" роли женщины, не учитывая свободу их воли и выбор. Таким образом, предполагается, что черная женщина, которая упорно трудится с целью обеспечить заботой близких, просто выполняет свои естественные обязанности. Непризнание этой сферы как выбора и приверженность стереотипному представлению о месте женщин и значении идеи "дома" затеняют политическую приверженность борьбе против расизма.
Хотя черные женщины не были авторками письменных теоретических работ о деколонизации, это не умаляет важности их действий. Они интеллектуально и интуитивно понимали значение домашнего пространства среди угнетающей и подавляющей социальной реальности, дома как места сопротивления и освободительной борьбы. Я знаю, о чем говорю. Я бы не писала это эссе, если бы моя мать, Роза Белл, дочь Сары Олдхэм, внучка Белл Хукс, не создали бы свой дом как освободительное пространство, несмотря на бедность и сексизм.
Я помню огромное беспокойство, которое мы испытывали в детстве, когда мама уходила из нашего дома, нашей сегрегированной общины, отправляясь на работу горничной в дома белых людей. Я думаю, что она чувствовала наш страх и тревогу, что она может не вернуться к нам в целости и сохранности, что мы можем не найти ее (она всегда оставляла нам номера телефонов, но они не облегчали нашу тревогу). Когда она возвращалась домой после долгой работы, она не жаловалась. Она старалась радоваться вместе с нами окончанию рабочего дня, что она дома, при этом не показывая, что в ней что-то от опыта работы горничной в доме белых, в этом пространстве инаковости, которое лишало ее достоинства и личной силы.
Будучи взрослой женщиной, я думаю о том усилии, которое потребовалось ей, чтобы преодолеть свою собственную усталость (а, может, и не только усталость). По современным представлениям о "хорошем воспитании" это может показаться незначительным жестом, но во многих черных семьях после рабства этот жест был доступен немногим. Те из нас, кому посчастливилось получить такую заботу, понимали ее ценность. Наша молодая мать, Роза Белл, не позволяла культуре превосходства белых полностью формировать и контролировать ее психику и семейные отношения, и это был политический акт с ее стороны. Работа над созданием дома, манифестирующего нашу сущность, нашу черную идентичность, нашу любовь друг к другу, была необходимым сопротивлением. Мы учились у нее критически мыслить. Наша жизнь не была лишена противоречий, поэтому я не собираюсь романтизировать ее. Однако любые попытки критически оценить роль черных женщин в освободительной борьбе должны быть направлены на изучение того, как политическая обеспокоенность относительно влияния расизма формирует мышление черных женщин, их чувство дома и способы воспитания.
Черные люди остаются в угнетенном положении из-за непрекращающегося создания экономических и социальных структур, которые лишают многих людей средств к существованию. Помня об этом, мы должны осознать политическую ценность сопротивления черных женщин в семье. Мы можем обсуждать развитие политического сознания черных женщин, признавая политическую важность усилий сопротивления, которые имели место в их домах. Не случайно южноафриканский режим апартеида систематически нивелирует попытки черного населения построить дом, пусть и ненадежный, ту маленькую частную реальность, где черные женщины и мужчины могут восстановить свой дух и самих себя. Не случайно этот дом, каким бы хрупким и непостоянным он ни был, импровизированный сарай, маленький клочок земли, где человек отдыхает, всегда на грани разрушения. Ибо когда у сообщества больше нет пространства и ресурсов для создания домов, оно не может сопротивляться с должной силой.
На протяжении всей нашей истории афроамериканское население признавало субверсивную ценность дома, наличие доступа к частному пространству, где мы могли не сталкиваться с белой расистской агрессией. Какой бы ни была форма и направление борьбы за освобождение черного населения (реформа гражданских прав или движение за власть черных), внутреннее пространство было важнейшим местом для организации, для формирования политической солидарности. Дом всегда был местом сопротивления. Его структура определялась не столько тем, соответствуют ли черные женщины и мужчины сексистским нормам поведения, сколько нашей борьбой за возвышение себя как сообщества, нашей борьбой против расистского господства и угнетения.
Эта освободительная борьба была серьезно подорвана нынешними усилиями превратить эту субверсивное пространство дома в место патриархатной власти черных мужчин над черными женщинами, где мы подвергаемся нападкам друг друга за то, что не соответствуем сексистским нормам. Этот отход от рассмотрения дома как политического места, оказал негативное влияние на формирование идентичности черных женщин и их политического сознания. Они, многие из которых не имели начального образования, в прошлом могли играть жизненно важную роль в борьбе за освобождение черного населения. В современной ситуации представление о доме в их жизни отражает белые буржуазные нормы (где дом концептуализируется как политически нейтральное пространство), и черные люди начали упускать из виду и обесценивать важность труда черных женщин в обучении критическому сознанию в домашнем пространстве. Многие черные женщины, независимо от классового статуса, отреагировали на этот кризис смысла, подражая сексистским представлениям среднего класса о роли женщин, обратившись к бессмысленному потреблению.
Шейла Рэдфорд-Хилл в работе "Considering Feminism as a Model for Social Change" ("Феминизм как образ для социального изменения") называет эту ситуацию "кризисом черной женственности" и указывает на середину 60-х годов как тот исторический момент, когда главенство роли черной женщины в освободительной борьбе стало подвергаться сомнению как угроза для черной мужественности. Рэдфорд-Хилл утверждает:
Я не могу согласиться с Дуглассом в том, что он никогда не знал материнской заботы. Я хочу сказать, что мать, которая осмелилась обнять его ночью, дала ему при рождении чувство самоценности, которое обеспечило основу, хотя и хрупкую, для человека, которым он позже стал. Если кто-то сомневается в силе и значении этого материнского жеста, им стоит прочитать книгу психоаналитикессы Алис Миллер "The Untouched Key: Tracing Childhood Trauma in Creativity and Destructiveness" ("Нетронутый ключ: прослеживание детской травмы в творчестве и деструктивности"). Обнимая его, мать Дугласса создала, хоть и на короткое время, пространство, где этот черный ребенок был не дегуманизирован, а наоборот — одарен теплом и заботой. Это дало взрослому Дуглассу базу для рефлексии, возможность оглянуться назад и проанализировать политической выбор своей черной матери, которая сопротивлялась расистскому угнетению, рискуя своей жизнью, чтобы заботиться о своем сыне. Нельзя недооценивать роль матери в его жизни, это роковая оплошность. Хотя Дугласс — только один из примеров, в настоящее время мы рискуем забыть о той мощной роли черных женщин в строительстве наших домов — мест сопротивления. Эта амнезия подрывает нашу солидарность и будущее освободительной борьбы черного населения.
Работы Дугласса важны, поскольку он выступал в поддержку борьбы за права женщин. И все-таки он часто не учитывал особый опыт черных женщин, критикуя мужское доминирование. На мой взгляд, одна из самых важных частей в моей первой книге "Ain't I a Woman: Black Women and Feminism" ("Разве я не женщина: черные женщины и феминизм") — глава "Continued Devaluation of Black Womanhood" ("Длительное обесценивание черной женственности"). Это обесценивание роли черных женщин в создании домашних пространств, домов как мест сопротивления, подрывает наши усилия по сопротивлению расизму и колониальной ментальности, взращивающих ненависть к самим себе. Опыт черных женщин в семье определен сексистскими представлениями о домашнем хозяйстве. В афроамериканской культуре существует давняя традиция "поклонения матери". Автобиографии черных людей, художественная литература и поэзия восхваляют добродетели самоотверженной черной матери. К сожалению, несмотря на позитивную мотивацию, поклонение черной матери превозносит добродетели самопожертвования, одновременно маркируя их как само собой разумеющихся, как идеальное воплощение "естественной" роли женщины, не учитывая свободу их воли и выбор. Таким образом, предполагается, что черная женщина, которая упорно трудится с целью обеспечить заботой близких, просто выполняет свои естественные обязанности. Непризнание этой сферы как выбора и приверженность стереотипному представлению о месте женщин и значении идеи "дома" затеняют политическую приверженность борьбе против расизма.
Хотя черные женщины не были авторками письменных теоретических работ о деколонизации, это не умаляет важности их действий. Они интеллектуально и интуитивно понимали значение домашнего пространства среди угнетающей и подавляющей социальной реальности, дома как места сопротивления и освободительной борьбы. Я знаю, о чем говорю. Я бы не писала это эссе, если бы моя мать, Роза Белл, дочь Сары Олдхэм, внучка Белл Хукс, не создали бы свой дом как освободительное пространство, несмотря на бедность и сексизм.
Я помню огромное беспокойство, которое мы испытывали в детстве, когда мама уходила из нашего дома, нашей сегрегированной общины, отправляясь на работу горничной в дома белых людей. Я думаю, что она чувствовала наш страх и тревогу, что она может не вернуться к нам в целости и сохранности, что мы можем не найти ее (она всегда оставляла нам номера телефонов, но они не облегчали нашу тревогу). Когда она возвращалась домой после долгой работы, она не жаловалась. Она старалась радоваться вместе с нами окончанию рабочего дня, что она дома, при этом не показывая, что в ней что-то от опыта работы горничной в доме белых, в этом пространстве инаковости, которое лишало ее достоинства и личной силы.
Будучи взрослой женщиной, я думаю о том усилии, которое потребовалось ей, чтобы преодолеть свою собственную усталость (а, может, и не только усталость). По современным представлениям о "хорошем воспитании" это может показаться незначительным жестом, но во многих черных семьях после рабства этот жест был доступен немногим. Те из нас, кому посчастливилось получить такую заботу, понимали ее ценность. Наша молодая мать, Роза Белл, не позволяла культуре превосходства белых полностью формировать и контролировать ее психику и семейные отношения, и это был политический акт с ее стороны. Работа над созданием дома, манифестирующего нашу сущность, нашу черную идентичность, нашу любовь друг к другу, была необходимым сопротивлением. Мы учились у нее критически мыслить. Наша жизнь не была лишена противоречий, поэтому я не собираюсь романтизировать ее. Однако любые попытки критически оценить роль черных женщин в освободительной борьбе должны быть направлены на изучение того, как политическая обеспокоенность относительно влияния расизма формирует мышление черных женщин, их чувство дома и способы воспитания.
Черные люди остаются в угнетенном положении из-за непрекращающегося создания экономических и социальных структур, которые лишают многих людей средств к существованию. Помня об этом, мы должны осознать политическую ценность сопротивления черных женщин в семье. Мы можем обсуждать развитие политического сознания черных женщин, признавая политическую важность усилий сопротивления, которые имели место в их домах. Не случайно южноафриканский режим апартеида систематически нивелирует попытки черного населения построить дом, пусть и ненадежный, ту маленькую частную реальность, где черные женщины и мужчины могут восстановить свой дух и самих себя. Не случайно этот дом, каким бы хрупким и непостоянным он ни был, импровизированный сарай, маленький клочок земли, где человек отдыхает, всегда на грани разрушения. Ибо когда у сообщества больше нет пространства и ресурсов для создания домов, оно не может сопротивляться с должной силой.
На протяжении всей нашей истории афроамериканское население признавало субверсивную ценность дома, наличие доступа к частному пространству, где мы могли не сталкиваться с белой расистской агрессией. Какой бы ни была форма и направление борьбы за освобождение черного населения (реформа гражданских прав или движение за власть черных), внутреннее пространство было важнейшим местом для организации, для формирования политической солидарности. Дом всегда был местом сопротивления. Его структура определялась не столько тем, соответствуют ли черные женщины и мужчины сексистским нормам поведения, сколько нашей борьбой за возвышение себя как сообщества, нашей борьбой против расистского господства и угнетения.
Эта освободительная борьба была серьезно подорвана нынешними усилиями превратить эту субверсивное пространство дома в место патриархатной власти черных мужчин над черными женщинами, где мы подвергаемся нападкам друг друга за то, что не соответствуем сексистским нормам. Этот отход от рассмотрения дома как политического места, оказал негативное влияние на формирование идентичности черных женщин и их политического сознания. Они, многие из которых не имели начального образования, в прошлом могли играть жизненно важную роль в борьбе за освобождение черного населения. В современной ситуации представление о доме в их жизни отражает белые буржуазные нормы (где дом концептуализируется как политически нейтральное пространство), и черные люди начали упускать из виду и обесценивать важность труда черных женщин в обучении критическому сознанию в домашнем пространстве. Многие черные женщины, независимо от классового статуса, отреагировали на этот кризис смысла, подражая сексистским представлениям среднего класса о роли женщин, обратившись к бессмысленному потреблению.
Шейла Рэдфорд-Хилл в работе "Considering Feminism as a Model for Social Change" ("Феминизм как образ для социального изменения") называет эту ситуацию "кризисом черной женственности" и указывает на середину 60-х годов как тот исторический момент, когда главенство роли черной женщины в освободительной борьбе стало подвергаться сомнению как угроза для черной мужественности. Рэдфорд-Хилл утверждает:
"Без способности влиять на цель и направление нашего коллективного опыта, без способности влиять на нашу культуру изнутри мы становимся все более скованными, неспособными интегрировать собственные идентичности, неспособными противостоять культурному империализму доминирующей культуры, которая обеспечивает наше постоянное угнетение, разрушая нас изнутри. Таким образом, кризис проявляется как социальная дисфункция в черной общине — как геноцид, братоубийство, убийство и самоубийство. Это также проявляется в избегании черными женщинами личной ответственности за себя и друг за друга ... Кризис черной женственности — это форма культурной агрессии: форма эксплуатации, настолько порочная, настолько коварная, что в настоящее время она разрушает целое поколение черных женщин и их семьи".
Кризиса черной женственности можно было бы избежать, если бы черные женщины коллективно поддержали попытки развивать протофеминизм, выражавшийся в их готовности работать наравне с черными мужчинами в борьбе за освобождение черного населения. Знак равенства между борьбой за освобождение черного населения и подчиненным положением черных женщин нанесло ущерб коллективной солидарности. Это сыграло на руку расистским структурам, которые продвигали предположение, что последствий от расистского господства было бы меньше, если бы черные женщины соответствовали сексистским ролевым моделям.
Мы ежедневно становимся свидетелями распада афроамериканской семейной жизни, основанной на признании политической ценности строительства дома как места сопротивления; черные люди ежедневно увековечивают сексистские нормы, которые угрожают нашему выживанию как сообщества. Мы больше не можем действовать, игнорируя угрозу сексизма в черных сообществах нашей солидарности; любая сила, которая отчуждает и отчуждает нас друг от друга, служит интересам расистского угнетения.
Черные женщины и мужчины должны создать революционное видение освобождения черных, которое имеет феминистское измерение, которое формируется с учетом наших конкретных потребностей и проблем. Опираясь на наследие прошлого, современные черные женщины могут начать переосмысливать идеи дома, вновь рассматривая домашний очаг как место для подрывной деятельности и сопротивления. Когда мы возобновляем нашу заботу о домашнем пространстве, мы можем решать политические вопросы, которые больше всего влияют на нашу повседневную жизнь. Привлекая внимание к навыкам и ресурсам черные женщин, которые, возможно, начали чувствовать, что у них нет никакого значимого вклада, женщин, которые могут быть или не быть формально образованными, но у которых есть существенная мудрость, чтобы поделиться, у которых есть практический опыт, который является питательной средой для всех полезных теорий, мы можем начать связываться друг с другом таким образом, чтобы возобновить нашу солидарность.
Когда черные женщины возобновляют нашу политическую приверженность дому, мы можем обратиться к их потребностям и проблемам молодых черных женщин и способствовать росту молодых женщин, которые борются за самоопределение. Вместе черные женщины могут возобновить нашу приверженность борьбе за освобождение черных, разделяя идеи и осведомленность, разделяя феминистское мышление и мировоззрение, укрепляя солидарность.
С этим фундаментом мы можем вернуть утраченную перспективу, придать жизни новый смысл. Мы можем сделать своим домом то пространство, куда мы возвращаемся для восстановления и самоисцеления, где мы можем залечить наши раны и вновь стать целостными.
Мы ежедневно становимся свидетелями распада афроамериканской семейной жизни, основанной на признании политической ценности строительства дома как места сопротивления; черные люди ежедневно увековечивают сексистские нормы, которые угрожают нашему выживанию как сообщества. Мы больше не можем действовать, игнорируя угрозу сексизма в черных сообществах нашей солидарности; любая сила, которая отчуждает и отчуждает нас друг от друга, служит интересам расистского угнетения.
Черные женщины и мужчины должны создать революционное видение освобождения черных, которое имеет феминистское измерение, которое формируется с учетом наших конкретных потребностей и проблем. Опираясь на наследие прошлого, современные черные женщины могут начать переосмысливать идеи дома, вновь рассматривая домашний очаг как место для подрывной деятельности и сопротивления. Когда мы возобновляем нашу заботу о домашнем пространстве, мы можем решать политические вопросы, которые больше всего влияют на нашу повседневную жизнь. Привлекая внимание к навыкам и ресурсам черные женщин, которые, возможно, начали чувствовать, что у них нет никакого значимого вклада, женщин, которые могут быть или не быть формально образованными, но у которых есть существенная мудрость, чтобы поделиться, у которых есть практический опыт, который является питательной средой для всех полезных теорий, мы можем начать связываться друг с другом таким образом, чтобы возобновить нашу солидарность.
Когда черные женщины возобновляют нашу политическую приверженность дому, мы можем обратиться к их потребностям и проблемам молодых черных женщин и способствовать росту молодых женщин, которые борются за самоопределение. Вместе черные женщины могут возобновить нашу приверженность борьбе за освобождение черных, разделяя идеи и осведомленность, разделяя феминистское мышление и мировоззрение, укрепляя солидарность.
С этим фундаментом мы можем вернуть утраченную перспективу, придать жизни новый смысл. Мы можем сделать своим домом то пространство, куда мы возвращаемся для восстановления и самоисцеления, где мы можем залечить наши раны и вновь стать целостными.
Имеется в виду цитата из речи Соджорнер Трут, американской аболиционистки и феминистки, "Разве я не женщина?"