Абсолютно. Одна из моих подруг, которая тоже прошла через ведическую школу. И она на первом уровне событий жизни как бы полная противоположность мне. Она мать-одиночка и так далее. Бестолковый, не интересующий её диплом по экономике. Но мы можем это обсуждать. Иногда я скажу, что это довод из феминистской литературы такой-то такой-то, вот это вот называется так-то, но чаще это на уровне жизни понимания жизни, и наверное мне это дает какой-то уверенности. Что критика может быть имманентной. Но для того чтобы взращивать её и участвовать как-то, и какие-то минимальные институты создавать, чтобы это критика могла прочитать, я должна понимать, где вот это имманентное, в котором я нахожусь. В моих отношениях со Стасей, я знаю, где оно находится, в моих отношениях с Йошкар-Олой — я не уверена еще.

Есть еще, кроме близких друзей, активисты в Йошкар-Оле, с которыми можно поговорить. У меня один друг урбанист и другой друг, он занимается всякими социальным проектам с молодёжью. И мы с ними обсуждали эту тему в начале года. Они оба очень положительно, но прагматично отнеслись к идее, чтобы делать что-то с феминисткой повесткой. Они у меня спросили: ты готова стать лицом феминизма в Йошкар-Оле? Ты готова, что в тебя сейчас полетит куча говна? Я так, ну как, ну вот это лицо. Я даже если как бы цветы полетят, я всё равно не чувствую себя таким символом. Опять вот эта инфлюенсерская позиция, в которой кроме самого феминизма там ещё куча всякой херни, которую ты должен делать, и каким должен быть. Я восхищаюсь людьми, кто вкладывает энергию в это. И может быть таким, да. Как я уже говорила, когда-то я это сделаю, но сейчас у меня просто нет ресурсов. Но мы с ними обсуждали идею сделать такой типа кинофестиваль или серию событий в марте. Который не будут заявлять как феминисткий, но они будут понимать все вопросы. Я ещё говорила с одной женщиной-фотографом, которая очень хочет сделать социальный проект о вопросе домашнего насилия. Проект так и не состоялся пока, жалко. Вот, то есть, есть такие разговоры как бы. Есть потенциал. Вот эти хипстерские тусовки в положительном смысле в какой-то мере существуют. Также в лице женсовета Марийских женщин. Есть ещё какой-то совет, но я о нем ничего не знаю. Мой друг, который работает с молодёжью, когда шутил про то, что я стану лицом феминизма Йошкар-Олы, позвонил председательнице этого совета. Очень такой сильной женщине. И спросил у неё: считает ли она себя феминисткой? Она сказала — нет. И что феминистки ненавидят мужчин, а она любит мужчин.

Да, есть такое. Но это такая интересная риторика: "Мы не феминистки, но...". Такая попытка обезопасить себя. Я думаю интересно, действительно, это изучить. Потому что есть как бы место между феминистками и не феминистками. Я понимаю эту сторону, или ну я как бы созвучно этим идеям что-то делаю, но и не скажу что феминистка. И вот это третье мне ближе всего. Это представление во всяком случае среди моих сверстниц, что феминистка это значит как бы политика идентичности западного образца. Это значит, ты слушаешь определенные вещи, позиционируешь себя определенным образом в соцсетях. Ну потому что до людей доходят идеи феминизма через перформативную идентичность. И у меня такое подозрение, что люди ещё могут как бы отторгать необходимость перформативности. И я ну как бы стараюсь вот об этом говорить с людьми.

Наверное, я много думала в последнее время о том, если меня спросят: «Что для меня феминистская утопия?» То моя утопия, - это когда у людей всех есть возможность не проявляться. Есть возможность проявляться и не проявляться. Так многое связано с тем, что тебя заставляют проявляться — ты вынужден кричать «Я феминист!». Просто для того чтобы тебя не выживали с факультета, например. Просто для того, чтобы ты мог делать свою работу спокойно, сделать свое исследование. Чтобы тебя не насиловали, скажем так. А если ты не хочешь появляться? Если хочешь просто жить? Если ты интроверт? Если само проявление тебе не подходит? То есть проявиться, - это насилие к тебе, страдание. И то же самое, эта идея невидимости — как результат системы неравенства, что некоторые автоматически видимы, им ничего делать для этого не нужно, другие как ни бейся, ты всё равно невидим. Или ты невидим как гражданин. И наверное, если очень глобально и упрощенно судить, то я вижу в том языке эмансипации и равенства, который выработан в англоязычном пространстве, очень много хорошего и полезного для проявления. Для того чтобы у людей было равенство: равные права, равные возможности на то чтобы проявиться в обществе. Но не вижу равных прав и равных возможностей на непроявленность. Это в какой-то степени то право, которое ты сам себе берешь.

Ну да как бы вот этот вопрос для меня такой больной. Потому что вот это вопрос: как бы мы можем получить удовольствие от того, что мы сделали всё красиво - сделали там пикет и облили себя кровью. Ну и вот эта тема - предъявить патриархату счёт на его собственное обещание, - она мне кажется более удачной. Ну знаешь, я имею в виду, что традиционные ценности обещают безопасность. И можно поискать примеры примеры шелтеров, которые сделаны за счёт именно патриархальной системы или женского движения. У нас центр кризисной помощи похожего типа в Мари Эл.

Феминизм, скажем так, по Западному образцу работает как бы в системе западной демократии и политики идентичности, да. Ну наверное меня привлекает в сотрудничестве с властями то, что там хотя бы честно. А когда ты встаешь в позу этически нетронутого ничем субъекта в пикет - как бы это классно, если оно автоматически что-то может сделать. А если не может сделать? Ну это читабельно как политический акт в каком-то глобальном контексте. Но не так эффективно. Наверное у меня есть инстинктивное недоверие к позиции чистоты. Из своего опыта усталости от либерального феминизма. Я, конечно, не так хорошо знаю, что происходит у нас. Частично потому, что как только начинаю смотреть, меня сразу начинает трясти. Потому что я вижу те же самые паттерны, которые меня выводят. Вижу репродукцию отношений власти и в каких-то феминистских, антиколониалистских контекстах активистких, исследовательских. И, наверное, из-за того что я из национальных, я вижу, что это так.

Да. Но сейчас на карантине. Опять же, потому что я не знала, как я могу здесь быть полезной. Я начала его через пару месяцев после того, как приехала. Как только я приехала и начала преподавать, я немного офигела. Сложно адаптировалась и не понимала свою роль. А потом съездила на местную конференцию и втянулась. Стала стажёром на кафедре марийского языка и культуры. То есть я стала немножко с людьми общаться, и у меня все спрашивали, что меня вынудило и вернуться. "Как можно вернуться в Йошкар-Олу после Канады?" — вот такие вот вопросы. Я же вижу как много прекрасного в провинциальной российской жизни. Как много ресурсов. И тебе на самом деле не так много ресурсов надо здесь для того, чтобы очень-очень много хорошего иметь в своей жизни. Я хотела это осветить. Ну как-то так начала прощупывать, как что работает, кто что делает. И сейчас одна из тем блога - это «Причины любить Йошку»: экологичность, многонациональность и так далее. Вторая вещь - обзоры, что будет. Опять же потому, что вот это идея, что никогда ничего не происходит здесь, - это неправда. Просто у нас нет такого издания, которое бы все классно рассказывало. Нет потому что ресурсов. Например, как в Казани. Сейчас я думаю сделать обзоры книг, потому что во время карантина стала много читать марийских книг.
Наверное, если я приду и закричу "я феминистка, сейчас я вам всё объясню!", я закрою для себя вот эту возможность любовно освещать то, что есть, и доносить до большого круга людей.

Аудитории сократится мгновенно. И я не скажу то, что я хочу сказать. Потому что мне кажется, когда я говорю "я феминист", я говорю «Я приехал из Канады и США. Вот видите, какие у меня очки круглые, это неспроста!». А я блин безумно счастлива, что существует столько традиций феминистской мысли и какие-то институты, которые помогли этой мысли сформироваться и записаться. И вопросы эти всю жизнь меня будут интересовать, гореть. Но я ничего не могу поделать с тем, что люди не прочтут то что я имею в виду. Вот то есть как мне делать полезное, чтобы люди меня поняли, и не только люди, которые уже заранее готовы.
Как бы сначала у меня были большие очень идеи и мечты о том, что я могу им дать. Студенты - это же молодые люди, они учатся, а я такая классная, они это увидят и проникнутся. В общем, сейчас сама над собой смеюсь. И они реально надо мной смеялись постоянно. Они все были очень классные, и были реально потрясающие моменты. Но были жуткие тролли, которые прямо меня не видели. Это был такой жизненный урок, и короче мой планы упали до того, чтобы объяснить студентам-юристам, что не все мусульмане террористы. И что даже если вы думаете, что все они террористы, не говорите этого, когда они стоят рядом. Что есть пять разных больших мировых религий. Я сначала думала, я их буду учить писать, рассказывать. Но сейчас я вижу, что я не научила их даже писать тему сообщения в мейлах и обращаться ко мне по имени. Короче, какой-то это учитель для России. Это подвижничество, которое может очень показательно странно приломиться и стать значимым в жизни. Например, потом они вспомнят какой-то момент...
Кстати, когда я только пришла, первые несколько недель они все пытались понять как бы меня подловить. Вышли на ЛГБТ+. Как бы раньше были мужчина-женщина, а сейчас появились гомосексуалы. И они думали сначала, мне кажется, что я сейчас будут пропагандировать. Ну, я на это посмеялась, что нехорошо, конечно. Они пытались меня раздразнить. А я воспринимала вопрос не как повод возмущению или к оправданию, а как повод к размышлению. Давайте изучим это, посмотрим, как работает. Но к сожалению, они не хотели туда дойти, поэтому ничего не получилось.

Ну этой проблемы, я думаю, через пару лет уже совсем не будет. Будет другой ландшафт. Но исторически так сложилось, что марийское сообщество отделено от русского сообщества не языком и классом, и даже не классом. А вот этим: городское/сельское поселение. То есть, когда я росла, было вот это вот: стеклянная стена - не потолок, а стена между. И я - ребёнок выросший в марийской семье, мой первый язык был марийский. Но потом пришла в русскую школу с только русскими. И там были какие-то клёвые меньшинства типа азербайджанцы и казахи — такие гламурные. Пришедшие из большого мира, а не из деревни, как мои предки. Там я фактически обрусела, но при этом ездила в финно-угорские лагеря. То есть у меня всегда был этот мир марийский, в котором я тоже участвовала. Но он был абсолютно отделен. Сейчас это тоже немножко происходит. Это были 90-начало 2000 - такое, кажется, было во всех фино-угорских республиках, вот эта тема, что стрёмно быть из национальных. Но мне кажется все изменилась. Хотя конечно мои студенты тоже выдавали такие дикие дикие вещи. Но в целом есть новое поколение, которое как я. Не совсем как я, потому что я жила на западе. Но вот относительно обрусевшие: говорящие на марийском хорошо или достаточно. Как бы люди, которые могут немножко переводить что-ли и вовлекать. И создавать вот эту прослойку бытия на границе двух сообществ для всех. То есть не только для марийцев, но и для людей которые себя идентифицируют, как из Марий Эл. Как часть вот этого вот сообщества. И такие люди есть в моём окружении. С разными этническими бэкграундами. Которые говорят "наши леса", знают пару слов, может быть, интересуются местной историей и идентифицируют себя с ней. То есть, наверное, у меня есть надежда, это не совсем феминизм, но на это вот расширение пространства, насыщение его жизнью.

Короче у меня родители были поколение... В середине века из-за модернизации язык немножко стал теряться. Поэтому началось возрождение языка, появились марийские школы. И мои родители попали в волну. Были позитивные результаты и негативные. Например, из марийской школы поступить в университет стало практически невозможно, потому что вся программа на русском. Но мне кажется, я больше времени провожу, Россию сравнивая, например, с Канадой или с Америкой, где это всё равно абсолютно другой контекст и размах колонизационного насилия. Просто это несравнимо. В Америке эта граница между классами накладывается на расу. Ну там мы видим как это реально было сделано конкретный политикой, чтобы геттоизировать чернокожее население.

Здесь марийцы, во всяком случае, Поволжья - исторически сельский народ, и как, с личной точки зрения, это прекрасно! Но деревня за 20 век стала ужасным местом, и не потому что кто-то конкретно злой, а потому что модернизация. Но вот опять же, когда люди входят в систему образования, - это выливается в недостаток. И у меня были студенты-марийцы. Причём есть сельские мари и городские мари. И вот у меня в группе было несколько сельских мари. Я конечно радовалась им очень, потому что смогла найти подход. Мы могли с ними перекинуться парой слов иногда. Понимание какое-то было.