tags: интерсекциональность, расизм, деколонизация, Россия

Поэма ноги белой женщины

Я стою на углях
На обуглях своих ног
На обугленных углах ног
На обуглях обрубках пальцев
На углах улиц
И не знаю, куда повернуть,
Мне будто бы снова двенадцать,
И нет интернета,
Нет телефона,
Джипиэса,
Джисус (уфалла), такая жара, будто уже лето,
Сквозь асфальт в кеды проникает жар, в меня сквозь страх растолстеть — жор,
И стою будто не в кедах, а на углях,
Хожу по углям с тех пор,
Во мне 170 сантиметров, 45 килограмм веса,
Топографический кретинизм (то есть агноз’ия), отсутствие джипиэса,
Интернета,
У меня есть подруга, мы живем с середине России где-то,
Недалеко от Москвы — восемьсот километров и ночь на поезде
На верхней боковой в плацкарте,
Наш город найти на карте не так просто внутри рыхлой россии.
Но если найти устье Волги, то она там посередине,
А с верхней боковой в плацкарте свешивается дыхание лука, кислого чего-то, тяжесть потного тела,
Я видел твою бесстыдную ногу в разрезе джинс, я видел, как ты хотела
Сама, ты самка. Ты животное, а не женщина.
Давай сюда своё грязное тело.
Поезд раскачивает свой ритм чух чух чух чух пока тебе невозможно.
У тебя дома в морозилке за фаршем припрятано полбрикета мороженого,
В ящике письменного стола наклейки с моржиком,
Письмо незаконченное для Маши, осколок стекла красивого синего цвета,
Отсутсвие понимания жизни, джипиэса, интернета.
Но полбрикета.
Думай об этом
Думай об этом
Думай об этом
Ты стоишь на углях на улице
И тебе уже за тридцать, а будто двенадцать,
И угли те же. Только улицы не такие живые,
Не такие яркие,
В морозилке никаких сюрпризов, в ящике стола никаких подарков себе,
Скучные нужные неважные вещи,
И обугленные, но белые
Ноги белой женщины.

Когда мне было четыре,
я отрицала свою девочковость,
Мама не переживала, мало ли, что за игры,
Мало ли, мама, какие игры в голове мальчика Вади.
И откуда взяла это имя, если не ходила в садик,
и говорила до шести лет только на татарском?
Знала имена всех десяти двоюродных дядь:
Рашид абый, Ренат абый, Радиф абый, Рошад абый, Ришад абый, Рифад абый, Радаф абый, Решаф абый, Рифаш абый, Исфандариат.
Но я мальчик Вадик, я не вписывался в этот родственный ряд,
Родственники слушали в пол уха, ржали по-татарски смущенно, умилялись.
Их вежливые взгляды неловко касались
Моих ног шестилетних белых в красную крапинку,
От крапивы и укусов комаров,
Бесстыдно некрасиво торчавших из штанов пижамы
По-татарски смущенно умилялись.
Странно, что все мои дяди были мужчинами,
Все мои братья были мужчинами,
Мой отец и дед были мужчинами,
А надо мной смеялись.

Я стою на углях, на обуглях своих ног,
На углу углов,
Потерявшееся в смыслах прочитанных стихов, книг,
и я вырываю прошлое,
вырываю свой родной язык,
вырываю с болью с корнем свои корни,
женскую домашнюю роль,
татар кызы печёт очпочмаков треугольники
из последних сил,
сохранить бы ее, чтобы хоть иногда носить,
Хотя бы в нижнем ящике хотя бы письменного стола,
Кызым кызым ты нормальная акыллы кыз же была,
Пусть и менструирующая Эллат, но своя, а не эта грязная Иштар, алласакласын, она, понимаешь, не наша, не своя. Не эта Фрейя, астагафирулла, не Кали.
И по-татарски несмело ругали, как полагается, за глаза
Красные после ночи в плацкарте на нижней боковой
По пути в Казань.
Все забудется, кызым, но угли
угли останутся с тобой

***

Когда я родилась
Я ещё не знала
Что родилась в колонизаторской стране
В привилегированной семье
В удачном функциональном теле
С самым удачным цветом кожи

Я закричала
А может быть и не закричала
Описалась обкакалась
И может и моя мама обкакалась
Когда рожала меня
Может быть ей пришлось зашивать
Вагину
И совершенно определенно ей было больно

Все что я знаю об этом дне
что был послепраздничный снегопад
Начала ноября
Воскресенье
И больше уже ничего не узнаю

Зато со временем я узнала, что
родилась в колонизаторской стране
В привилегированной семье
В удачном функциональном теле
С самым удачном цветом кожи

Когда меня дразнили татарочкой
Когда вырвали мой язык в первом классе и перелили мне русский
Когда папа рассказывал, как давани бежала сначала в восемнадцатом
Потом в тридцать седьмом
Что наш язык изуродовали в кириллицу
Я не догадывалась, что мне повезло
Родиться в колонизаторской стране

Когда папа с мамой орали на кухне так что было слышно из комнаты
Даже если вжаться головой бабушке в живот
Когда мне нравился мальчик который жрал говно но на меня не обращал внимания
Когда Лис и серый брали нас в плен и держали за гаражами
Обстреливая из гондонстрелов рябиной
Когда мы хоронили котят раздавленных водителями и садистами
Я не знала что взрослая жизнь будет ещё неприятнее

Когда Оля сказала что больше всего боится застрять в лифте
Я спросила у неё а как же война ведь это гораздо страшнее
Я не знала что жизнь будет ещё страшнее
Чем тогда мне казалась война

И это я ещё родилась в колонизаторской стране
В привилегированной семье
В удачном функциональном теле
С самым удачным цветом кожи

В то лето я до осени носила кеды на размер меньше
И пальцы согнулись и ещё год ничего не чувствовали
Совсем как китайские золотые лотосы

Желаю счастья женского, не хрупкого,
Найти свое надежное плечо.
Чтоб гардероб был с норковыми шубками,
От поцелуев — сердцу горячо.

Идти по жизни с верой и надеждою,
Своею добротою покорять.
Быть женственною, ласковой и нежною,
И никогда душевно не страдать!

Когда мама сказала держаться подальше от брата потому что у него вич и прятала деньги
Когда я впервые увидела папины слёзы и узнала что героин нельзя мешать с водкой
Когда менты крикнули нам десятилетним гуляющим вокруг дома подругам что сейчас прикуют нас
Когда взрывались дома перед первым сроком
Когда впервые прочитала от корки до корки про Чернобыль
И крутой маршрут Евгении Гинзбург
И интервью геев которых пытали в Чечне
И интервью с детьми которых пытали в Москве
Когда в Украине умирали люди
Когда в Беларуси в умирали люди

Я уже начала догадываться
Что дети наши погибнут раньше нас
Родители наши погибнут раньше нас
Кошки наши погибнут раньше нас
А нам придётся только рождаться и рождаться
В этот волшебный мир любви и свободы
Счастья и радости
Удачи

Будь красива, молода,
Как звезда, сияй всегда,
Не печалься никогда,
Будь здорова все года!

Пожелаю я удачи,
Много денежек в придачу,
Быть счастливой, не иначе —
Твоя главная задача!

Оля говорит но я боюсь лифта
И никогда не буду бояться ничего
Больше чем застрять в лифте
У меня тогда на звонке стоял продиджи
Ю ноу гуд фо ми
Ай донт нид ноубади
Донт нид ноу уан
Зэтс нот гуд фо ми
Даже не в сорокаголосовой полифонии
Вы формате ваф
Так я выучила эти слова
Такие важные и нужные
Которые я так и не смогу применить
Я хотела учиться брейкдансу
На который ходили Оля с Машей
Но у нас не было ста рублей на месячный абонемент
И Оля учила меня сама
Делать робота
И движению из сальсы
Потому что ему легко было научить
Раз два три четыре квадрат
Раз три два четыре
Я до сих пор танцую это движение
На дискотеке в баре медуза
Сегодня поставили продиджи
И весь танцпол подпевал с русским акцентом
Ю ноу гуд фо ми
Ай донт нид ноубади
Донт нид ноу уан
Зэтс нот гуд фо ми
Я вышла из бара медуза в берлинскую шушушу
И мне было уже почти ничего не страшно

Ведь я родилась в колонизаторской стране
В привилегированной семье
В удачном функциональном теле
С самым удачным цветом кожи

В день этот мы тебе желаем много
Быть юной и прекрасною всегда,
Плеча мужского, самого родного
Слезинка не касалась чтоб лица.

Пусть каждый день проходит словно праздник
И мчатся прочь невзгоды от тебя
Желаю счастья, верности, здоровья,
Любимою для всех чтоб ты была.

Я вышла из праздника и зашла в лифт
Самый страшный лифт на свете
Тот лифт который нигде не остановится
Тот лифт который вечно застрят
Тот лифт который страшнее войны
Страшнее смерти и страшнее когда кровь не останавливается после аборта
Страшнее утопленных котят
Страшнее посттравматического синдрома
Страшнее шрамов на руках единственной дочки
Страшнее варёной печенки
Страшнее конечной стадии
Страшнее волос на женских ногах
Я зашла в этот лифт и вышла на чужом этаже
Через стенку у кого-то играл продиджи
Стояла консервная банка с окурками
Из квартиры орали ругались о деньгах
Но это была не моя семья
А моей привелигированной семьи не было на этаже
И этажа моего не было в подъезде
И подъезда не было в тринадцатиподъездной гусенице панельки
И моей тринадцатиподъездной гусеницы панельки не было на земле

И страх тоже
Пропал

tags: Intersectionality, Racism, Decolonization, Russia

Poem white woman's feet

I'm standing on coals
On the charred feet
On the charred corners of my feet
On the charred stumps of toes
On street corners
And I don't know where to turn
As if I was twelve again
And there is no internet
No phone,
GPS,
Jesus (ufalla), it's so hot as if it was already summer
Heat penetrates into sneakers through the asphalt, into me through the fear of getting fat - gorge,
And I'm standing as if not in sneakers, but on coals,
I've been walking on coals since then
I have in me 170 centimeters, 45 kilograms of weight,
Topographic cretinism (that is, agnos'ia), lack of GPS,
Internet,
I have a friend, we live somewhere in the middle of Russia,
Not far from Moscow - eight hundred kilometers and a night by train
On the upper side bed of the compartment,
It is not so easy to find our city on the map inside doughy Russia.
But if you find the mouth of the Volga, then it is there in the middle,
And from the upper side bed of the compartment, the onion breathing hangs down something sour, heaviness of a sweaty body
I saw your shameless leg in the cut of the jeans, I saw you wanted it
yourself, a female. You are an animal, not a woman.
Bring your dirty body here.
The train is swinging its rhythm chug chug chug chug while you just can’t stand it.
You have half a briquette of ice cream hidden behind the minced meat at home in the freezer,
Walrus stickers in the drawer
An unfinished letter for Masha, a shard of glass of a beautiful blue color,
Lack of understanding of life, GPS, Internet.
But half a briquette.
Think about it
Think about it
Think about it
You stand on coals in the street
And you are already over thirty, but as if twelve,
And the coals are the same. Only the streets are not so lively
Not so bright
No surprises in the freezer, no gifts for yourself in the drawer,
Boring necessary unimportant things
And charred but white
Legs of a white woman.
When I was four
I denied my girlishness
Mom was not worried, you never know what kind of games,
You never know, mom, what games are in the head of the boy Vadya.

And where did she get this name if she didn't go to kindergarten,
and spoke only Tatar until the age of six?
Knew the names of all ten cousins:
Rashid abyi, Renat abyi, Radif abyi, Roshad abyi, Rishad abyi, Rifad abyi,
Radaf abyi, Reshaf abyi, Rifash abyi, Isfandariat.
But I am a boy Vadik, I did not fit into this ancestral line,
Relatives half-listened, laughing in Tatar, embarrassed, moved.
Their polite eyes touched awkwardly
My six-year-old white feet speckled with red
From nettles and mosquito bites,
Shamelessly ugly sticking out of pajama pants
In Tatar, they were embarrassedly touched.
It's strange that all my uncles were men
All my brothers were men
My father and grandfather were men
And they laughed at me.
I stand on the coals, on the charred feet
At the corner of the corners
Lost in the meanings of the poems, books I read,
and I rip out the past,
tearing out my native language
uprooting my roots with pain
female domestic role,
Tatar kyzy bakes the ochpochmak triangles
with the last bit of strength
to keep it, to wear it at least sometimes,
At least in the bottom drawer of at least a desk,
Kyzym kyzym you were a normal akylly kyz,
Let it be menstruating Ellat, but our own, and not this dirty Ishtar, allasaklasyn,
she, you know, is not ours, not ours. Not this Freya, astagafirullah, not Kali.
And in Tatar, they timidly scolded, as expected, so that her eyes would not see
Red after a night on a lower side bed of the compartment
On the way to Kazan.
Everything will be forgotten, kyzym, but the coals
the coals will stay with you.

***

When i was born
I didn't know yet that i
Was born in the colonizers’ country
In a privileged family
In a successful functional body
With the most successful skin color

I screamed
Or maybe I didn't scream
pissed or made crap
And maybe my mom shitted
When she gave birth to me
Maybe she had to sew up her
Vagina
And most definitely she was in pain

All I know about this day
that it was after-holiday snowfall
Early November
Sunday
And I won’t know anything else

But over time, I learned that
I was born in a colonizers’ country
In a privileged family
In a successful functional body
With the best skin color

When I was teased by being called tatarochka
When they pulled out my tongue in the first grade and poured Russian into me
When dad told me how davani first ran away in nineteen eighteenth
Then in thirty-seventh
That our language was disfigured into Cyrillic
I had no idea that I was lucky
Born in a colonizers’ country

When mom and dad were screaming in the kitchen, so you could hear it from the room
Even if you pressed your head into your grandmother's stomach
When I liked a boy who ate shit but didn't pay attention to me
When Fox and Seryi took us prisoner and held us behind garages
Shooting mountain ash from “Condom-gun”
When we buried kittens crushed by drivers and sadists
I didn't know that adulthood would be even more unpleasant

When Olya said she was most afraid of getting stuck in the elevator
I asked her what about the war after all it's much worse
I didn't know that life would be even scarier
Than the war seemed to me then

And I was born in a colonizers’ country
In a privileged family
In a successful functional body
With the most successful skin color

That summer, until autumn, I wore sneakers one size smaller
And the fingers bent and felt nothing for another year
Just like Chinese golden lotuses

I wish you women's happiness, not fragile,
To find your safe shoulder.
A wardrobe full with mink coats,
The heart from kisses - hot.

To walk through life with faith and hope,
To conquer with your kindness.
Be feminine, affectionate and tender,
And never suffer mentally!

When mom told me to stay away from my brother because he had HIV and hid money
When I first saw my father's tears and learned that heroin should not be mixed with vodka
When the cops shouted to our ten-year-old friends going for a walk around the house that they would now chain us
When houses were blown up before the first term
When I first read from cover to cover about Chernobyl
And the “Steep route” of Evgenia Ginzburg
And interviews with gays who were tortured in Chechnya
And interviews with children who were tortured in Moscow
When people died in Ukraine
When people died in Belarus

I already started to guess
Our children will die before us
Our parents will die before us
Our cats will die before us
And we only have to be born and born
Into this magical world of love and freedom
Happiness and joy
Good luck

Be beautiful, young
Always shine like a star
Never be sad
Be healthy so far!

I wish you good luck
A lot of money on top
To be happy, not otherwise -
This is your main job!

Olya says but I'm afraid of the elevator
And I will never fear anything
More than getting stuck in an elevator
I had prodigy as a phone tune then
Yu no gud fo mi
Ai dont nid nobadi
Dont nid nou wan
Zets not gud fo mi
Not even in forty-voice polyphony
In the waf format
This is how I learned these words
So important and necessary
That I would never use
I wanted to learn breakdancing
Olya and Masha went to
But we didn't have hundred rubles for a monthly pass
And Olya taught me herself
Make a robot
And a movement from salsa
Because it was easy to teach
One two three four square
One three two four
I still dance this movement
At a disco at the medusa bar
Today they put on prodigy
And the whole dance floor sang along with a Russian accent
Yu no gud fo mi
Ai dont nid nobadi
Dont nid nou wan
Zets not gud fo mi
I left the medusa bar into the berlin shushushu
And I was already scared of almost nothing

Because I was born in a colonizers’ country
In a privileged family
In a successful functional body
With the most successful skin color

On this day we wish you a lot
To be young and beautiful always
A man's shoulder, the dearest,
A teardrop not to ever touch your face.

Let every day be like a holiday
And let adversity escape from you
I wish you happiness, loyalty, health,
For everyone to love you.

I left the party and got into the elevator
The scariest elevator ever
The elevator that won't stop anywhere
The elevator that is forever stuck
The elevator that is worse than war
More terrible than death and more terrible then when the blood does not stop after an abortion
More scary than drowned kittens
More terrible than post-traumatic syndrome
More terrible than the scars on the arms of the only daughter
More terrible than boiled liver
Scarier than the final stage
More terrible than hair on women's legs
I entered this elevator and went out on someone else's floor
Someone was playing prodigy through the wall
There was a tin with cigarette butts
In the apartment they screamed and swore about money
But that was not my family
And my privileged family was not on this floor
And my floor was not in this entrance
And the entrance was not in the thirteen-entrances panel caterpillar
And my thirteen-entrances caterpillar was not on the earth

And fear too
Disappeared